Интервью с БГ

Борис Гребенщиков: Россия никогда не была другой

В разговоре БГ, как известно, уклончив. На сочетании этой уклончивости и внезапной стремительности точной мысли и держится львиная доля обаяния его песен. Периодически он говорит: «В этом что-то есть». Всякий раз уточнять, что именно есть, - значит рушить все очарование.

Я из тех, кто верит в чудо

Только что «Аквариум» выпустил новый альбом - «Пушкинская, 10» и теперь представляет его в Москве. Концертный тур, как всегда, масштабен - утром Гребенщиков прилетел из Алма-Аты, вскоре отправится в Иркутск.

- Прежде всего поздравляю вас с двумя подряд исключительно удачными альбомами, один из которых - «Лошадь белая» явно попадет в число этапных.

- Спасибо, приятно.

- А лучшая песня, вами когда-либо написанная, как мне кажется, - «Еще один раз».

- Тоже спасибо и тоже приятно.

- Но в последней строчке там компромисс, по-моему. «Есть повод прийти сюда еще один раз» - зачем? Чего вы тут еще не видели? Ведь в предыдущих строфах все описано с предельной точностью и вряд ли переменится.

- Ну, поэтому я и пою ее на концертах то так, то этак, в зависимости от настроения. Иногда просто повторяю - «Едва ли я вернусь сюда еще один раз». Но вообще отвечу вам цитатой - есть такая китайская истина: вещь, достигнув своего предела, обращается в противоположность. Когда ваше нежелание возвращаться сюда достигает предела, вы понимаете, что это и есть повод прийти еще один раз. Исправить народ нельзя, потому что тогда он перестанет быть народом. Но можно помочь отдельному человеку.

- А глобальных перемен, значит, не ждать?

- Почему? Я как раз из тех, кто верит в чудо. Не знаю, верит ли в него мой публичный образ, лирический герой или циничный рассудок, но я, конкретный человек, верю, что оно возможно. Несколько раз в русской истории оно было. Было и на нашей памяти, когда к уже имевшейся у нас и неотнимаемой свободе думать прибавилась свобода перемещаться в пространстве и зарабатывать деньги. Другое дело - добавилось ли к одному чуду другое, без которого никакая свобода не срабатывает? Вероятно, и не могло прибавиться, потому что это как раз и значило бы - стать другим народом. Россия никогда не была другой, в этом смысле она на редкость последовательна, и путешественник-шпион - арабский, хазарский или европейский, - описывая ее в восьмом, десятом или двенадцатом веке, писал одно и то же, совершенно приложимое и к текущему моменту. Очень велики, очень сильны и давно бы задавили всех вокруг, если бы постоянно не дрались друг с другом.

- Почему же друг с другом-то? Чего мы все не можем поделить?

- А. Это вопрос более тонкий. Как русский человек называет всех иностранцев? Немцы. Кто такие немцы? Не мы. Они не понимают. Мы - понимаем, и вокруг этого понимания неизбежно возникают конфликты, потому что один понимает так, а другой иначе. Но они не понимают вообще, что с ними и спорить.

Я до стакана водки - один, а после стакана.

- Это мне напоминает ваш старый ответ насчет отношений с женой: «Иногда у нас бывают разногласия из-за толкования священных текстов».

- Примерно так. Но из-за чего еще возможны разногласия, если не из-за толкования священных текстов? Быть русским - особое состояние, очень разнообразное, кстати, потому что даже я до стакана водки - один, а после стакана водки - другой. Но это состояние, безусловно, пугающее и непредсказуемое. У нас был большой концерт в одной братской республике, совместный с «ДДТ». Организована была его трансляция, причем очень хорошая: четыре оператора с камерами бродили по сцене, снимая происходящее. Где-то на третьей песне я заметил, что все они исчезли. Недоумевал, почему, пока не вгляделся: участники группы, готовясь к концерту, ввели себя в некий транс - белые зрачки, сильное зрелище! - при котором могли просто наступить на оператора, не заметив. Когда ты видишь такого человека, никогда не знаешь, обнимет он тебя или убьет.

- Зато им было хорошо.

- Не убежден. Можете ли вы сказать, что вам хорошо после стакана водки? Это бывает так, а бывает сяк, но в любом случае это состояние силы. В таком виде человек непредсказуем.

- А из нового альбома мне больше всего понравились «Два поезда», но в них как раз нет особого оптимизма.

- Это и понятно, поскольку песня сочинялась в ожидании поезда в Англии. Если вы там ездили пригородными поездами.

- Было дело.

- ...то могли заметить: интервалы между ними огромные, случаются опоздания, станции пустынны, и тогда я стал сочинять эту песню, в порядке мести. В результате я перестал ждать поезда и стал ждать, пока сочинится песня: думаю, это вообще лучшее, что можно сделать с ожиданием.

Вообще же настроение, описываемое этой песней: «Сегодня все поезда в пути, ни один из них не дойдет», лучше всего пояснить с помощью другой цитаты. Один мой друг-китаист в разговоре о японской культуре как-то сказал: японцы все содрали у Китая, кроме территории. У Китая большая территория, а у Японии маленькая, поэтому все быстро упирается в пределы, в смерть. И вся японская культура построилась вокруг смерти. Примерно как в этой песне.

Наш Дальний Восток полторы тысячи лет был Маньчжурией

- Если уж вы сами заговорили о Китае - вопрос, который я и хочу, и боюсь задать. Вы все-таки эту страну знаете.

- Не могу этого сказать. Я никогда не буду знать Пекин, как знаю, скажем, Лондон - просто потому, что не знаю языка.

- И тем не менее. Не могу вас не спросить о перспективе передачи Китаю Дальнего Востока.

- А что, она уже предпринята?

- Де-юре нет, но де-факто соглашение о совместной обработке, добыче и прочая - все же понимают, что это такое.

- Да, но это китайская территория. Маньчжурия.

- Двести лет уже как не китайская.

- А полторы тысячи лет до этого китайская. Я понимаю, о чем вы спрашиваете. Мы сидим на земле и не знаем, что с ней делать. И это уже вопрос к нам, а не к Китаю. На Дальнем Востоке не то чтобы очень уж не хватало рук. Там миллионов шесть, по грубым подсчетам. Почему-то, однако, они с этой землей ничего сделать не могут.

- Вы же понимаете, это может привести к утрате всей Сибири, а там. Что хорошего?

- «Хорошее» - понятие относительное. Для русского патриота это ужасно, для китайского хорошо, а для рационального рассудка - Китай никогда, кроме как при Мао (и то на словах), не проявлял особенной внешней экспансии. Это не та культура, в основе которой стремление непрерывно расширяться. Казалось бы, под боком Корея - приди и возьми.

- Это далеко не Сибирь.

- Но и не вовсе бросовая земля, правда? Однако не берут. Если кто-то просится под крыло - принимают, но в принципе Китай скорее вещь в себе. Так что я надеюсь, и не без оснований, что Сибирь не станет китайской.

- Вам не кажется, что в Китае отношение к человеческой жизни достаточно равнодушное, чтобы не сказать безразличное? Народу столько, что человеком больше, человеком меньше.

- Где вы видели другое отношение? Может быть, в Штатах? Но я там видел столько бытового хамства по отношению к человеку, столько безразличия к нему.

- В той же Англии, может быть?

- Не думаю. Это скорее декларируется. Что такое уникальность человеческой жизни? Это уникальность лучей, которые вот так в отдельной точке преломились. Но от того, что исчезнет человек, сами лучи не исчезнут. Да, в каждом вселенная, с каждым она умирает, но не исчезает никуда. И если вот так (щелкает пальцами) вдруг погибли сорок тысяч человек - что можно с этим сделать? Личная вселенная исчезает, мир продолжается, и в России к отдельной жизни тоже никогда не относились с особенным придыханием. Вопрос не в том, чтобы эту отдельную жизнь сохранить. Вопрос в том, чтобы правильно ею распорядиться, потратить приличным образом. А личное бессмертие. Ну, представьте нас через две тысячи лет: ужасное зрелище, нет?

Почему Набоков. кретин

- То есть вы в бессмертие не верите.

- В личное, физическое? Нет, конечно.

- Нет, я про жизнь после смерти.

- Чтобы про это говорить, надо сначала пережить смерть. А что мы про это знаем? Кто-то из моих любимых китайцев рассказывал притчу: девушка из северных провинций очень боялась нашествия варваров. Все время плакала. Но пришли варвары и взяли ее в плен, и она стала женой вождя, и у нее были четыре платья и каждый день мясо, и она забыла, как плакала.

Это как святой Серафим говорил: что плачете, ему же хорошо!

- Стало быть, для вас и святоотеческая традиция важна?

- Как любая традиция. Если люди передавали друг другу некое знание, а не забывали о нем на другой день - наверное, в нем что-то есть, верно? Традиция - цепочка пиков. На что еще ориентироваться?

- В последних альбомах - особенно как раз в «Пушкинской, 10» - все чаще поется о Боге, и я давно вам хочу задать набоковский вопрос: почему люди, так ненавидящие любую диктатуру, столь охотно признают над собой всевластие Бога?

- Потому что. потому что Набоков кретин. Нет, так нельзя ответить, конечно, но меня давно интересует: нет ли у него в роду какой-то протестантской примеси?

- Может быть, англосаксонская?

- Англосаксонская бы как раз хорошо, англосаксы к Богу прекрасно относятся, а протестанты. мысль о диктатуре скорее в их духе. Какая диктатура? Бог что, говорит человеку: делай так-то и так-то? Диктатура вас хватает за волосы на каждом шагу, а Бог что - ограничивает вашу свободу? Наоборот, две стандартные претензии: либо вот эта, насчет диктатуры, либо - почему он все терпит и никак не вмешивается?! Вы уж определитесь, нельзя же хотеть взаимоисключающих вещей. А если каждое ваше действие вызывает противодействие - так это не к Богу, а к закону сохранения энергии.

- А разве не Бог его создал?

- Нет, это всегда так было. Бог - это, как сказал еще один мудрец, то, что вы любите больше всего на свете. Это абсолютное благо. И нечего к этому добавить. Разумеется, надо различать счастье и кайф. Бог - это счастье, а не кайф. Весь кайф, возникающий от рок-н-ролла, все наслаждение от игры и пения, весь алкоголь и вся трава - это именно что трава у подножия. Дальше начинаются гораздо более интересные и прекрасные вещи.

После шунтирования перестал курить

- У вас есть вещи совсем не веселые - типа «Древнерусской тоски».

- Это веселая вещь. Я написал «Древнерусскую тоску» и преодолел ее. Сущность древнерусской тоски состоит в том, что власть - очень может быть - желает блага; я даже охотно допускаю, что и нынешняя желает блага и искренне пытается его осуществить. Но для мало-мальских перемен нужно ужесточение, а ужесточение всегда идет по одному сценарию и очень быстро забивает все остальные процессы, становится самоцелью, и потому все остается как есть.

- Кстати, после стольких разъездов - вы сегодня приехали, завтра улетаете, потом Тула, Воронеж, опять Москва, еще что-то - где вы дома?

- В узком смысле - в квартире, потому что там кот и книги. Разъезды только тем и неприятны, что соскучивается кот. А вообще. везде, потому что Земля не такая большая. Поездив, понимаешь это вполне ясно.

- И в гостинице?

- Я легко обживаю гостиницы.

- Хочу спросить о сложной вещи. Вот вы почти все время работаете.

- Я не отношусь к этому как к работе.

- Естественно, но так или иначе ваша жизнь не состоит из походов на работу, из выяснения отношений, из быта.

- Не состоит. Для меня и моих друзей в шестнадцать лет не было более ругательного, более оскорбительного слова, чем «быт».

- Но вам не шестнадцать.

- Кто сказал? Мой возраст не меняется, по крайней мере в плане стойкого отвращения ко всем перечисленным занятиям. Я общаюсь с людьми, с которыми играю, играть с ними доставляет мне счастье. А бытовые отношения. Ну, зачем это? Почему надо видеть смысл в том, что труднее и обременительнее всего?

- А с вашим поколением у вас осталось что-то общее?

- Нет, и ни с каким другим тоже.

- Я имею в виду - если вы придете на встречу одноклассников, вам будет о чем говорить?

- И я про это говорю. На такой встрече можно будет сделать только одно: мрачно напиться водки. А что еще можно сделать на любой встрече случайно выбранных людей?

- Сразу после серьезной операции вы бросились в гастрольную деятельность. Это полное безразличие к организму или.

- Это ответственность за двенадцать человек с женами и детьми.

- А студийно прокормить их невозможно?

- Ну, о чем вы! Альбом никогда не приносит денег. Он их жрет. Единственная студия, которая собиралась нам заплатить - «Союз». Они где-то в 2005, кажется, году сказали, что должны нам три тысячи. И. до сих пор должны.

- Это из-за пиратства?

- Это из-за такого устройства мира.

- Закон сохранения энергии.

- Ну, да. Заработать можно только гастролями. Что касается шунтирования - я не ощутил никаких его последствий, да и какой-то императивной необходимости делать его не было. Меня уговорили обследоваться, я обследовался, сказали: лучше сделать. Сделали. Единственным последствием стало то, что я временно перестал курить, никак не изменив положительного в целом отношения к курению. Я редко меняю жизнь без внешних толчков.

- Есть города, где вас больше любят и где вы сами предпочитаете играть?

- Везде есть более или менее неизменная аудитория, которая приходит слушать «Аквариум». Скажем, мне больше нравятся Смоленск, Саратов, Иркутск, а меньше, допустим, Волгоград, но это никак не связано с аудиторией.

- В Волгограде, может быть, слишком много людей погибло. Я вот всегда тоскую, проезжая на машине мимо Курска.

- Очень возможно.

- У вас в новом альбоме есть песня про Таню.

- Есть, историки утверждают, что она написана около двухтысячного. Там вообще главным образом песни за последние десять лет, не попавшие ни в один альбом. Но когда они собрались вместе - у них оказалось общее настроение, что меня чрезвычайно обрадовало. Если попытаться его сформулировать, то - «все не так плохо, как мы думаем». А песня про Таню была написана в Германии, по дороге на радиостудию, где мне захотелось спеть что-то новое. Нового не было. Было сильное похмелье. Незадолго до этого Маргулис показал мне интересный ход, такой блюзовый, я захотел его попробовать и сочинил на это какие-то слова.

- Я в связи с Таней хотел спросить о любви: вам еще нужно бывает состояние влюбленности, чтобы писать?

- Влюбленности во что? Если в девушку - нет. Я пришел к выводу, что жажда размножиться и продолжить род не принадлежит к числу самых ясных стремлений человека. Я предпочитаю влюбляться в то, что обладанию не подлежит.

- Вам не бывает стыдно за какие-то минуты эйфории, скажем, за то, что вы разделяли общие надежды в 1987 году - «Я вижу признаки великой весны»?

- Чего тут стыдиться? Я видел признаки великой весны. Я и сейчас их вижу. С политикой это никак не связано. А кто не видит признаков великой весны, к тому она и не придет.

- Вы смотрели «Ассу-2»?

- Нет. Я хорошо знаю Сергея Соловьева и вряд ли лучше узнаю его, если посмотрю его фильмы. И вообще с большим опасением отношусь к русскому кино, кроме «Острова», который подействовал на меня так, что я немедленно во второй раз пересмотрел его с начала до конца.

- А «Царя» еще не видели?

- Боюсь.

- Не бойтесь, это не хуже. Но как получился «Остров» - действительно непонятно.

- Да, Мамонов и Лунгин сделали чудо, или у них получилось чудо, можно и так сказать. Мамонов вообще один из людей, значащих для меня много. «Звуки МУ» - наверное, единственная группа, которую «Аквариум» слушал после концертов. Это продолжалось долго - года два-три. Авангард в самом чистом виде.

- Ваши перемены имиджа, простите за слово, - бородка, бритье наголо, потом возвращение к более-менее прежним формам - это следствие внутренних перемен или.

- Или. Становится интересно - а как будет в этом виде? Бородка, например, имела большой успех в Индии. Приятно, когда ты идешь, а старые люди тебе кланяются.

- Чему же они кланяются?

- Если у человека длинная борода, наверное, в нем что-то есть. Вообще во всех традициях, если у человека чего-то много, считается, что в этом что-то есть.

Собеседник (С)

• Работы фотографа Michal Tokarczuk (43 фото - 10,64.Mb) » Фото и ...